В последующие ночи было ясно, что она не собирается оставлять меня одного. Я чувствовал, что из-за смерти Ники она готова следовать за мной куда угодно. Но то, что мы находились в Египте, тоже сыграло свою роль. Как никогда прежде, она была в восторге от древних памятников и руин.

Возможно, для того чтобы заслужить ее любовь, человечество должно было погибнуть шесть тысячелетий назад. Хорошо бы сказать ей об этом и тем самым слегка ее поддразнить, подумал я, но мысль промелькнула и тут же исчезла. Эти горы были достаточно древними, чтобы понравиться ей, а воды Нила с незапамятных времен текли в воображении человека.

Мы вместе поднимались на пирамиды, взбирались в объятия гигантских сфинксов. Пристально вглядывались в надписи на уцелевших фрагментах древних камней. Изучали мумии, которые можно было купить за гроши у местных воришек, старинные украшения, осколки глиняных и стеклянных сосудов. Опускали руки в воды Нила и смотрели, как пробегают между пальцами струи, вместе охотились на узких улочках Каира. Мы посещали бордели, где, удобно устроившись на мягких подушках, наблюдали, как танцуют юноши, и наслаждались звуками эротически возбуждающей музыки, которая на какое-то время заглушала даже постоянно звучащее в моей голове пение скрипки.

Иногда я вдруг вскакивал и тоже принимался исполнять какой-то дикий танец под экзотическую музыку, стараясь подражать изящным и полным гибкости движениям танцоров. Завывание рожков и пение лютней заставляли меня забыть обо всем на свете.

Габриэль спокойно сидела, улыбаясь мне из-под припорошенных землей полей соломенной шляпы. Мы практически не разговаривали друг с другом. По-прежнему сопровождая меня по ночам в моих блужданиях по Каиру, она оставалась не более чем холодной и жестокой красавицей с необыкновенно бледным лицом и испачканными землей щеками. В подпоясанном широким кожаным ремнем сюртуке, с заплетенными сзади в косу волосами, она двигалась с поистине королевским достоинством и характерной для вампиров легкостью и грацией. В темноте я видел, как светится кожа ее изящно очерченных скул и неясно розовеют нежные губы. Она была так прекрасна, и я с болью сознавал, что пройдет немного времени, и она вновь неизбежно исчезнет.

Однако она оставалась со мной даже тогда, когда я снял для себя небольшой, но богато украшенный дом, некогда принадлежавший одному из мамелюков, с прекрасными изразцовыми полами и изысканными, великолепной работы балдахинами, свисающими с потолков. Она даже помогала мне сажать бугенвиллеи, пальмы и другие тропические растения, пока мы не превратили двор в маленький уголок цветущих джунглей. По собственной инициативе она принесла клетки с яркими и нарядными канарейками, попугаями и зябликами.

Габриэль сочувственно кивала, когда я жаловался на отсутствие писем из Парижа и говорил, что неизвестность буквально сводит меня с ума, что я с нетерпением жду хоть каких-нибудь вестей из Франции.

Почему Роже мне не пишет? Неужели Париж охвачен восстанием и безумием? Я надеялся, что страшные события в любом случае не коснутся моей живущей в провинции семьи. Но что, если беда случилась с самим Роже? Почему от него нет писем?

Она уговаривала меня отправиться вместе с ней вверх по реке. И хотя я с волнением ждал хоть каких-нибудь писем или новостей от английских путешественников, я согласился. Мне было приятно, что она позвала меня с собой. В конце концов, она заботилась обо мне, пусть даже по-своему.

Я понимал, что только ради меня она переодевается в чистое белоснежное белье и свежие сюртуки; ради того чтобы доставить мне удовольствие, тщательно расчесывает свои длинные прекрасные волосы.

Но все это не имело значения. Я тонул, погружался в пустоту и отчетливо сознавал это. Я странствовал по миру словно в тумане и воспринимал все происходящее как сон.

Мне казалось совершенно естественным, что вокруг себя я вижу пейзаж, остающийся неизменным в течение многих тысяч лет, с той поры, когда древние художники высекали свои рисунки на камнях пирамид египетских фараонов. Я не считал удивительным, что точно так же, как и тогда, растут вокруг пальмы, что крестьяне тем же способом, что и в древности, достают из реки воду и так же поят ею коров.

Передо мной открывалась картина мира у самых его истоков.

Интересно, бродил ли когда-нибудь по этому песку Мариус?

Мы осматривали гигантский храм Рамзеса, стены которого были сплошь испещрены миллионами миниатюрных изображений. Я не переставал думать об Осирисе, но нарисованные на камне фигуры были мне незнакомы. Мы изучали руины Луксора. Лежали рядом в лодке и смотрели на звезды.

На обратном пути в Каир мы любовались статуями-колоссами Мемнона, и Габриэль шепотом рассказывала мне, что точно так же, как мы сейчас, много веков назад римские императоры специально приходили сюда, чтобы насладиться этим великолепием.

– Статуи считались древними уже во времена Цезаря, – рассказывала она, пока мы двигались сквозь холодные пески на верблюдах.

Ночь была необычно тихой, и на фоне иссиня-голубого неба мы могли отчетливо видеть темные силуэты гигантских статуй. Несмотря на то что соленые ветры и солнце начисто уничтожили их лица, казалось, что эти немые свидетели прошедших эпох пристально вглядываются вперед. Их неподвижность одновременно и пугала меня и вызывала в душе печаль.

В голове у меня крутились те же мысли, что и тогда, когда я стоял перед пирамидами. Древние боги, древние тайны… По спине у меня пробежал холодок. Однако теперь эти статуи всего-навсего древние стражи, безликие правители вечности и разрушения.

«Мариус, – шептал я про себя, – видел ли ты все это? Способен ли кто-либо из нас просуществовать столь долго?»

Мои размышления были прерваны Габриэль. Она захотела спешиться и остаток пути пройти пешком. Я с удовольствием с ней согласился, однако не знал, как управлять огромными, вонючими и упрямыми верблюдами, как заставить их встать на колени.

Она прекрасно справилась с этой задачей, и мы пошли по песку, оставив верблюдов ждать нас на месте.

– Отправляйся вместе со мной в глубь африканских джунглей, – предложила она с необыкновенно печальным и мягким выражением лица.

Я промолчал. Что-то в ее поведении меня встревожило. Во всяком случае, мне следовало бы насторожиться.

Следовало услышать предупреждающий гул, похожий на утренний перезвон колоколов ада.

Мне вовсе не хотелось углубляться в джунгли Африки. И она это хорошо знала. Я был вне себя от волнения в ожидании новостей из Франции, обещанных Роже сведений о судьбе моей семьи. К тому же я планировал посетить крупнейшие города Востока, проехать через Индию и Китай, побывать в Японии.

– Ты должен знать, что я понимаю, какой путь ты для себя избрал, уважаю и ценю настойчивость, с которой ты ему следуешь.

– То же самое могу сказать тебе я.

Она остановилась.

Мы почти вплотную подошли к статуям, во всяком случае насколько это было вообще возможно. И возможно, единственное, что мешало им оказывать на меня подавляющее воздействие, было отсутствие каких-либо предметов, с которыми их можно было бы сравнить. Небо над головой было таким же огромным, как они, пески – бескрайними, а вечно сияющие над головой звезды – бесчисленными и необычайно яркими.

– Лестат, – медленно, взвешивая каждое слово, вновь заговорила она, – я прошу тебя хотя бы раз попытаться увидеть мир так, как вижу его я.

Луна ярко освещала ее фигуру, но широкополая шляпа почти полностью скрывала ее маленькое треугольное личико.

– Забудь о доме в Каире, – продолжала она, внезапно понизив голос, словно тем самым желая подчеркнуть важность своих слов. – Откажись от всех ценностей, от одежды, от всего того, что связывает тебя с цивилизацией. Отправляйся со мной на юг, вверх по реке в самое сердце Африки. Последуй моему примеру.

Я по-прежнему молчал, но чувствовал, как сильно колотится сердце.

Тихо, едва слышно, она заговорила о том, что мы сможем увидеть неизвестные миру африканские племена, сразиться голыми руками с крокодилами и львами и, возможно, отыскать самый исток Нила.