Спокойно и очень медленно она сначала наступила на его правое колено, расплющив плоть в лепешку. Кровь из-под ее ступни брызнула во все стороны. Следующий ее шаг пришелся ему в область таза, отчего демон взревел, словно раненый зверь, и кровь потекла уже рекой. Потом она наступила на его плечо, а последний ее шаг раздавил ему голову, которая треснула под ее ступней, как перезревший желудь. Вопли и рев прекратились, но из подрагивающих и подергивающихся останков все еще текла кровь.

Она обернулась ко мне, и я увидел, что выражение ее лица нисколько не изменилось – оно оставалось таким же бесстрастным, словно она даже не заметила, что произошло с этим несчастным, как не замечала и единственного оставшегося свидетеля всего случившегося, который в ужасе прижался к стене. Медленно она продолжала топтать кровавые останки, пока окончательно не превратила их в бесформенное месиво.

Теперь даже представить себе было невозможно, что эти пузырящиеся, переливающиеся и пульсирующие куски чего-то, в которых до сих пор сохранялась жизнь, когда-то имели форму человеческого тела.

При мысли о том, что там действительно может еще теплиться жизнь и что это и есть настоящее бессмертие, я буквально остолбенел.

Наконец она остановилась и повернулась влево – так медленно, что больше походила на поворачивающуюся на цепях статую. Рука ее поднялась, и в ту же секунду лампа, стоявшая возле кушетки, повисла в воздухе, а потом упала на кровавое месиво. Пламя тут же охватило разлившееся масло.

Огненные языки заплясали по останкам Старейшего; казалось, что кровь заставляет огонь разгораться еще сильнее, выбрасывая вверх черные клубы дыма, однако никакого запаха, кроме запаха горящего масла, я не чувствовал.

Я стоял на коленях, прислонившись головой к косяку двери. Еще немного, и я бы потерял сознание от ужаса. Я видел, как он сгорел и превратился в прах. Я видел, как она стояла, освещенная пламенем, и на лице ее абсолютно ничего не отражалось – ни мыслей, ни желаний, ни ощущения триумфа.

Затаив дыхание, я ждал, когда она обратит свой взгляд на меня. Но этого не случилось. Через некоторое время огонь начал затухать, и я понял, что она вновь лишилась способности двигаться. Она снова вернулась в состояние полного покоя и неподвижности.

В комнате стало совсем темно. Огонь погас. Меня мутило от запаха горелого масла. С остатками бинтов на теле Акаша походила на египетскую статую, стоящую на фоне сияния догорающих углей и блеска позолоты на мебели, отражающей падающий с неба свет звезд. Несмотря на изысканность искусства римских мастеров, убранство комнаты в какой-то степени напоминало убранство царских гробниц.

Я с трудом поднялся на ноги, чувствуя сильнейшую пульсирующую боль в плече. Я ощущал, как бросилась к тому месту кровь, чтобы излечить сломанную руку, но повреждение было весьма существенным. Я не знал, сколько времени мне понадобится, чтобы оправиться окончательно.

Конечно же, я понимал, что процесс излечения потребовал бы гораздо меньше времени, если бы я мог напиться ее крови. Возможно, она излечила бы меня мгновенно. И тогда уже сегодня ночью мы уехали бы из Александрии. Я увез бы ее как можно дальше от Египта.

И вдруг до меня дошло, что эти мысли внушает мне она. Откуда-то издалека, словно не произнесенные, а выраженные на уровне чувств, доносились до меня ее слова.

Я ответил ей точно так же:

– Я много путешествовал по миру и потому могу увезти тебя в наиболее безопасные места.

Возможно, однако, что наш диалог происходил только в моем воображении. Так же как и то всеобъемлющее чувство любви к ней, которое я испытывал. Меня буквально сводила с ума мысль о том, что этот кошмар не кончится никогда, что естественная старость или смерть никогда не успокоит мои страхи и не избавит меня от боли, как я когда-то надеялся.

Однако теперь это уже не имело значения. Гораздо важнее было сознавать, что я сейчас наедине с ней и что в темноте ее можно принять за обыкновенную женщину, стоящую передо мной юную богиню, полную жизни, мыслящую, мечтающую и разговаривающую со мной нежным голосом.

Я подошел к ней ближе, и мне показалось, что она и есть именно такое нежное и мягкое существо, что в глубине своей души я знаю ее и нужно только вспомнить и насладиться этими воспоминаниями. И все же я не мог избавиться от страха. Она с легкостью могла сделать со мной то же, что и со Старейшим. Однако эта мысль тут же показалась мне абсурдной. Нет, она не поступит так со мной. Отныне я стану охранять и оберегать ее, буду о ней заботиться. И она в свою очередь никому не позволит причинить мне даже малейший вред. Мне следует понять это. Я подходил к ней все ближе и ближе, и вот уже мои полуоткрытые губы почти коснулись ее шеи. Все решилось в тот момент, когда я почувствовал прикосновение к своему затылку ее холодной и твердой руки…

Глава 13

Я даже не стану пытаться описать тебе тот восторг, который я испытал. Тебе он известен. Ты сам наслаждался им в те минуты, когда пил кровь Магнуса. И когда я отдавал тебе свою кровь в Каире. Ты испытываешь нечто подобное всякий раз, когда убиваешь. А потому ты все поймешь, если я скажу тебе, что тот восторг был в тысячи раз сильнее.

Я ничего не видел и не слышал вокруг себя, не чувствовал ничего, кроме всепоглощающего счастья и полнейшего удовлетворения.

За это время я успел побывать во многих местах, во многих домах древних времен, я слышал голоса и проигрывал битвы. Кто-то рыдал от мучительной боли. Кто-то кричал на языке, который одновременно был и знаком мне, и незнаком: «Я не понимаю! Я ничего не понимаю!» Передо мной открылась черная бездна, и мне предложили упасть в нее, а потом я падал, и падал, и падал… пока не услышал ее со вздохом произнесенные слова: «Я больше не в силах бороться».

Когда я очнулся, то обнаружил, что лежу на своей кушетке. Акаша застыла в центре комнаты, как всегда спокойная и неподвижная. Стояла глубокая ночь, и за стенами дома спала Александрия.

Я узнал великое множество новых вещей. Я узнал столько, что мне потребовалось бы немало часов и даже ночей, чтобы узнать все это, будь оно рассказано мне обычными словами. Я не имел никакого представления о том, сколько в действительности прошло времени.

Теперь я знал, что тысячу лет тому назад между Теми, Кто Пьет Кровь, происходили великие сражения. Многие из них после своего рождения становились безжалостными и жестокими убийцами. В отличие от истинных почитателей Великой Матери, которые переносили мучительные периоды жажды, чтобы затем напиться жертвенной крови, существовали ангелы смерти, способные напасть на любую жертву в любое время. Их несказанно радовало сознание того, что они являются частью всеобщего хода вещей, в котором жизнь человеческая не имеет никакого значения, в котором жизнь и смерть равны между собой. Именно эти существа определяли меру страданий и несчастий, именно они поощряли злонамеренные убийства.

И у этих богов были преданные почитатели среди людей – смертные рабы, которые приносили им жертвы и тряслись от страха в ожидании того момента, когда сами могут стать жертвами прихоти богов.

Такие боги правили в древнем Вавилоне, в Ассирии, во многих давно забытых городах, в далекой Индии и в еще более отдаленных государствах, названия которых мне даже не вспомнить.

Пока я молча сидел, ошеломленный пронесшимися перед моими глазами видениями, я осознал, что эти боги стали неотъемлемой частью мира Востока, совершенно чуждого моей родине – Риму и его культуре. Они правили в таких государствах, как Персия, все жители которой были презренными и жалкими рабами своего царя, в то время как сражавшиеся с ними греки были свободными гражданами.

Несмотря на проявления подчас излишней жестокости и суровости законов, жизнь даже самого последнего земледельца представляла для нас великую ценность. Жизнь сама по себе обладала ценностью. А смерть воспринималась лишь как конец жизни, нечто такое, что следует мужественно принять, если гордость и честь не оставляют иного выбора. Смерть в наших глазах не имела никакого величия. Не думаю, что она вообще что-либо значила для нас.