Неужели я действительно оказался в ловушке?

Сверху доносится запах крови.

А вдруг они – моя последняя надежда? Эти двое, расположившиеся на ночлег в заброшенном саду. Вдруг именно их кровь заставит меня подняться, заставит шевелиться и работать ужасными на вид, похожими на звериные лапы руками?

Но при виде меня они умрут от страха, и я даже не успею напиться их крови. Какой позор! Ведь, по слухам, я всегда был прекрасным юным дьяволом. Но только не сейчас.

Иногда мне казалось, что я вновь разговариваю с Ники.

«Теперь я не чувствую боли, и меня не мучает сознание собственной греховности», – говорит он.

«А что вообще ты чувствуешь? – спрашиваю я. – Или твоя свобода и состоит в отсутствии способности чувствовать? Ни горя, ни жажды, ни радости, ни восторга?»

В такие минуты мне казалось примечательным, что наше понятие о небесах всегда связано с восторгом. Небесные радости! А понятие ада всегда тесно ассоциируется с болью. Адское пламя! Следовательно, полное отсутствие каких-либо чувств вовсе не означает нечто очень хорошее?

Может, хватит думать об этом, Лестат? Или ты действительно готов терпеть поистине адские муки от нестерпимой жажды, только бы не умереть и не впасть в полное бесчувствие? По крайней мере, ты испытываешь желание напиться крови – горячей, доставляющей истинное наслаждение каждой клеточке твоего тела! Кровь!

Сколько еще эти смертные собираются пробыть здесь, в моем заброшенном саду? Ночь? Или две? Я оставил скрипку в том доме, где жил. Я должен забрать ее и подарить какому-нибудь юному смертному музыканту, кому-то, кто…

Благословенная тишина! Слышится только пение скрипки. Белые пальцы Ники прижимаются к струнам, смычок скользит и блестит в лучах света, а на белых лицах бессмертных марионеток застыло выражение не то восторга, не то безразличия… Кажется, с тех пор прошло целое столетие. Парижане поймали бы его. Ему не следовало самому входить в тот костер. Возможно, они поймали бы и меня, хотя едва ли.

Нет, для меня нет и не будет на этой земле поляны ведьм.

Он продолжает жить в моем сердце. Какая благочестивая человеческая фраза! А какова эта жизнь? Я сам не рад, что живу. Что же означает: жить в чьем-либо сердце? Ничего. Во всяком случае, мне так кажется. Ведь на самом деле тебя там нет.

В саду бегают кошки. Я чувствую запах кошачьей крови.

Нет уж, спасибо! Уж лучше я буду страдать от жажды и в конце концов превращусь в пустую зубастую скорлупу!

Глава 7

В ночной тишине послышался звук. Что-то он мне напоминал…

Детство… Улица нашей деревни… Итальянские комедианты идут по главной улице, объявляя о представлении, которое будет дано вечером с платформы их раскрашенного вагончика. Их шествие сопровождается медленными ударами в большой барабан, и грохот его разносится далеко по округе. Это тот самый барабан, в который бил я, проходя по улицам города в те счастливые дни, когда сбежал из дома и присоединился к труппе.

Однако эти звуки были гораздо громче. Они больше походили на пушечную канонаду, эхом разносящуюся по дорогам и горным тропам. Они заставили меня затрепетать. Я открыл глаза. Вокруг была кромешная тьма, а звуки все приближались.

Их ритм совпадал с ритмом шагов. Или с ритмом биения сердца? Они заполнили все вокруг.

Грохот, казавшийся мне зловещим, раздавался совсем близко. Однако в глубине души я сознавал, что на самом деле никакого грохота нет, что ни один смертный не может слышать эти звуки, что они вовсе не заставляют дрожать фарфор и стекла в домах и разбегаться в страхе окрестных котов.

Египет погружен в тишину. Она царит в пустыне по обоим берегам великой реки. Не слышно было ни блеяния овец, ни мычания коров, ни тихого плача женщины.

И все же звуки буквально оглушали меня.

На миг мне стало страшно. Вытянувшись, насколько это было возможно в моем земляном убежище, я начал лихорадочно скрести пальцами почву, чтобы выбраться на воздух. Ослепший и совершенно невесомый, я постепенно выплывал наверх и вдруг почувствовал, что мне трудно дышать. Я не в силах был даже крикнуть, а мне казалось, что своим криком я мог бы сокрушить окна во всей округе, вдребезги разбить хрустальные бокалы, все до единого стеклянные предметы.

Звуки становились все оглушительнее. Я попытался перевернуться и глотнуть хоть немного воздуха, но не смог.

И тут мне почудилось, что ко мне приближается какая-то фигура. Я увидел во тьме красноватое сияние.

Так вот откуда возникли эти звуки! Это существо было столь сильным и могущественным, что даже замершие в тишине деревья, цветы и окружающий воздух чувствовали его мощь. Его величие признавали все подземные существа, от него разбегались в стороны все твари на земле.

Быть может, это сама смерть?

А что, если она каким-то чудом есть существо живое, эта Смерть, и готова принять нас в свои объятия? Что, если она вовсе не вампир, а само воплощение небес?

Вместе с ней мы возносимся к звездам, пролетаем мимо ангелов и святых, минуем свет и попадаем в благословенную тьму, в бездну, переставая существовать. Вечное забвение дарует нам отпущение всех грехов.

Самоуничтожение Ники становится крошечной точкой постепенно рассеивающегося света. Смерть моих братьев растворяется в великом спокойствии неизбежности.

Я скреб руками землю, колотил по ней кулаками, но был чересчур слаб. Во рту я чувствовал привкус песка и грязи. Я знал, что должен подняться, и доносящиеся до меня звуки приказывали мне сделать это.

Они казались мне грохотом артиллерийской канонады, выстрелами пушек.

Теперь я был совершенно уверен, что они обращены именно ко мне. Они лучами света пронизывают все вокруг. Я не мог больше лежать – я просто обязан был откликнуться.

Мысленно я посылал отчаянные призывы. Сообщал, что нахожусь совсем рядом. Губы меня не слушались, изо рта вырывалось лишь тяжелое дыхание. А звук все разрастался, проникал в каждую клеточку моего тела. Земля вокруг дрожала.

Чем бы или кем бы оно ни было, существо уже вошло в развалины сгоревшего дома.

Дверь с грохотом вылетела, словно ее петли были укреплены не в железе, а в глине. Глаза у меня были закрыты, но я видел происходящее мысленным зрением. Я видел, как он идет через сад под сенью оливковых деревьев.

Как сумасшедший работая руками, я вновь стал выцарапываться наверх, на открытый воздух. И тут услышал еще какой-то звук – монотонный, тихий и очень знакомый. Я понял, что кто-то роет землю сверху.

Что-то мягкое, бархатистое коснулось моего лица. Я увидел над головой сверкающее звездами небо, по которому лоскутками вуали проплывали облака. Никогда еще такое знакомое небо не казалось мне поистине благословенными небесами.

Легкие мои наполнились чистым воздухом.

Я не мог сдержать восторженный стон. Нет, это был даже не восторг… Видеть свет, дышать… это поистине чудо. И барабанный грохот, от которого закладывало уши, казался мне лучшей в мире музыкой, сопровождающей чудесные ощущения.

А надо мной склонился тот, кто искал меня и кто создавал весь этот шум.

Звуки затихли и превратились в подобие слабого отголоска скрипичной струны. Незнакомец стоял совершенно неподвижно, опустив руки вдоль тела, и тем не менее я поднимался, как будто кто-то тащил меня вверх.

Наконец он протянул руки, чтобы обхватить меня, и я увидел лицо, красота которого была поистине за пределами возможного.

Кому из нам подобных могло принадлежать такое лицо? Что мы могли знать о терпении, добродетели, сострадании?

Он не мог быть одним из нас! И все же он им был! У него была такая же, как у меня, сверхъестественная кровь и плоть. Переливающиеся радугой глаза, вбирающие свет буквально отовсюду, были окружены короткими и тонкими ресницами, похожими на золотые нити.

И это существо, этот могущественный вампир держал меня в своих объятиях и смотрел мне прямо в глаза. Мне в голову пришла мысль о том, что я наконец-то узнал секрет бессмертия.