Пляжи остались позади. Справа и слева от нас были лишь крутые скалы. Гребцы едва касались веслами воды, и корабль легко скользил сам по себе. Высокие каменные стены закрывали от наших глаз небо.

Через несколько минут перед нами открылся сверкающий серебром обширный залив, образованный высокой и совершенно отвесной скалой, по обе стороны от которой крыльями отходили более низкие и пологие горы. Скала была так высока, что ее вершину я разглядеть не смог.

По мере того как мы приближались к берегу, галера постепенно замедляла ход, одновременно поворачивая чуть в сторону. Вскоре я увидел неясные очертания древней каменной набережной, сплошь покрытой сверкающим мхом. Гребцы подняли весла вертикально вверх.

Мариус стоял совершенно спокойно, одной рукой чуть сжимая мою ладонь, а другой указывая на темную набережную, мокрые камни которой отражали свет галерных огней.

Когда мы оказались не более чем в пяти или шести дюймах от стенки набережной, что, по моему мнению, было весьма опасным расстоянием для корабля таких размеров, я почувствовал, что галера внезапно встала.

Мариус крепче взял меня за руку, и мы вместе прошли по палубе и взобрались на борт. Темноволосый слуга приблизился к Мариусу и вложил ему в руку мешок. Затем мы с Мариусом с легкостью и совершенно бесшумно перепрыгнули с галеры на набережную.

Оглянувшись, я заметил, что галера слегка качнулась. Весла вновь опустились на воду, и через несколько секунд судно уже стремительно неслось по направлению к дальнему концу залива, где сверкали огни маленького городка.

Мы с Мариусом остались стоять в темноте в полном одиночестве. Когда галера превратилась в крошечную точку на поблескивающей глади воды, он указал мне на выбитые прямо в скале ступени узкой лестницы.

– Иди первым, Лестат, – сказал он.

Мне было приятно подниматься по лестнице. Доставляло удовольствие быстро двигаться вверх по грубо высеченным каменным ступеням, следуя крутым поворотам, чувствовать, как усиливается ветер, и видеть далеко внизу застывшую поверхность воды, такую неподвижную, что казалось, будто кто-то внезапно остановил волны.

Мариус отставал от меня на несколько ступеней. И снова я слышал и ощущал исходящую от него мощную пульсацию. У меня было такое чувство, что вибрирует мое собственное тело.

Примерно на середине подъема ступени исчезли, и далее мы пошли по тропинке, которая была, пожалуй, чересчур узкой даже для горных козлов. Кое-где валуны и выступы горных пород образовывали нечто вроде барьера, предохраняющего нас от падения в море, но по большей части тропинка была всего лишь выступом на поверхности совершенно отвесной скалы. По мере того как мы поднимались все выше и выше, мне становилось все страшнее смотреть вниз.

Один раз, ухватившись рукой за ветку, я позволил себе оглянуться и увидел твердой походкой приближающегося ко мне Мариуса. Мешок был перекинут у него через плечо, правая рука свободно опущена. Залив, бухта и городок вдали казались игрушечными или созданными детской рукой из осколка зеркала, песка и крошечных кусочков дерева. Отсюда был виден даже участок расположенного за горами открытого моря с разбросанными по его неподвижной поверхности темными силуэтами островков. Мариус с улыбкой подождал, а потом тихо произнес:

– Надо идти.

Словно зачарованный, я двинулся вперед и больше ни разу не остановился, пока не достиг самого верха. Наконец я перелез через последнее скопление заросших сорняками камней и встал посреди мягкой травы.

Впереди виднелись еще более высокие скалы и горы, а на их фоне, выросший из недр этих гор, стоял огромный дом, больше походящий на крепость. Все его окна были освещены. Огни горели и на его башнях.

Мариус обнял меня за плечи, и мы направились к дому.

Когда мы остановились перед запертой дверью, я почувствовал, что объятия Мариуса слегка ослабли. Потом услышал звук открывающегося изнутри засова. Дверь распахнулась, и Мариус снова крепко обнял меня. Он ввел меня в широкий проход, который вполне сносно освещался двумя факелами.

Я чувствовал себя несколько озадаченным и потрясенным, потому что никого вокруг не увидел, а ведь кто-то должен был отодвинуть засов. Мариус обернулся и посмотрел на дверь, которая тут же захлопнулась.

– Задвинь засов, – сказал он.

Я удивился, что он не сделал это мысленно, как раньше, однако немедленно исполнил его приказание.

– Так намного легче, – сказал Мариус, и на его лице промелькнуло озорное выражение. – Я провожу тебя в твою комнату, где ты будешь спать в полнейшей безопасности. Ты можешь прийти ко мне в любое время, когда сам того захочешь.

Я не слышал и не видел признаков присутствия в доме кого-либо еще. Но был уверен, что здесь есть люди. То тут, то там я чувствовал запах смертных. К тому же все огни были зажжены совсем недавно.

Направо вела небольшая лестница. Когда мы поднялись по ней и вошли в предназначенную для меня комнату, я остановился пораженный.

Это была огромная зала, одна стена которой выходила на огражденную каменную террасу, нависающую над морем.

Оглянувшись, я увидел, что Мариус исчез. Исчез и мешок. Но на стоящем в центре комнаты большом каменном столе лежала скрипка Ники, а рядом с ней стоял саквояж с моими личными вещами.

При виде скрипки меня охватили и печаль, и радость. Я уже боялся, что потерял ее навсегда.

В комнате были еще две каменные скамьи, а на подставке горела масляная лампа. В дальнем конце я увидел в нише массивную двухстворчатую дверь.

Открыв ее, я обнаружил небольшой проход, который сворачивал в сторону под прямым углом. За поворотом стоял саркофаг с гладкой крышкой. Он был выполнен из диорита, который, насколько мне известно, является одним из наиболее твердых минералов на земле. Крышка оказалась невероятно тяжелой, а когда я заглянул под нее, то увидел, что она окантована железом и запирается на засов.

На дне самого саркофага лежали несколько блестящих предметов. Когда я взял их в руки и на них попал луч света из соседней комнаты, они засияли магическим блеском.

Среди них была золотая маска, соединенная с капюшоном, собранным из множества пластин кованого золота. Черты лица на маске были отлиты с большой тщательностью, губы сомкнуты, а узкие глазные щели открыты. Сама маска была очень тяжелой, а капюшон, напротив, – легким и очень гибким, подвижным. Присмотревшись, я увидел, что все пластины соединяются между собой тонкими золотыми нитями. Были там и перчатки, сплошь покрытые тончайшими золотыми пластинами. И наконец, внутри саркофага лежало большое одеяло из красной шерсти, тоже с одной стороны расшитое золотыми пластинами.

Я догадался, что если я надену маску и перчатки и закутаюсь в одеяло, то буду полностью защищен от света, в случае если кому-нибудь придет в голову открыть крышку саркофага во время моего сна.

Хотя мне казалось совершенно невероятным, чтобы кто-либо смог проникнуть сюда и открыть саркофаг. Дверь, ведущая в этот Г-образный проход, тоже была обита железом и снабжена железным засовом.

Однако все эти предметы были полны таинственного очарования. Мне доставляло удовольствие прикасаться к ним и представлять себя в них спящим. А маска напоминала мне греческие маски Комедии и Трагедии.

Эти прекрасные вещи были вполне достойны находиться в захоронении древнего царя.

С большой неохотой я положил их обратно.

Вернувшись в комнату, я снял одежду, которая оставалась на мне в течение всех ночей, проведенных под землей в Каире, и надел чистую. Стоя в этом принадлежащем вечности доме, я чувствовал всю абсурдность своего наряда. На мне были сиреневый сюртук с перламутровыми пуговицами, украшенная кружевами рубашка и атласные башмаки с бриллиантовыми пряжками. Но другого костюма у меня не было. Как любой добропорядочный джентльмен восемнадцатого века, я черной лентой перевязал волосы и отправился на поиски хозяина дома.

Глава 2

Весь дом ярко освещался факелами. Двери были распахнуты. Окна ничем не закрыты, так как смотрели либо на море, либо прямо в небо. Спустившись по небольшой лестнице, я вдруг осознал, что впервые за все время моих странствий оказался в действительно совершенно безопасном убежище бессмертного существа. Здесь было поистине все, что могло потребоваться бессмертному, все, что ему хотелось иметь.